Череда образов прошедших дней развертывалась пред мысленным взором, словно кадры кинопленки. Неестественно яркие картинки, неестественно красивые и весёлые люди. Школьники за свежевыкрашенными столами. Первое сентября, парадное платье…
Инна вспомнила, как в первый раз к ней подошла эта скромная девушка, которую звали Света. Она казалась интересной и привлекательной, но сдружиться по-настоящему они так и не успели.
Серебристое такси ехало по грунтовой дороге, брызги накрывали машину до самой крыши. Нескончаемый дождь превратил улицы в подобие оросительных каналов. Дорога, лужи, небеса, такси и обшивка сидений – всё было серо-металлического цвета. Весь мир словно подернулся серой плёнкой.
«Никогда бы не подумала, что мне может нравиться серый цвет».
Машина остановилась на перекрёстке магистральной улицы и её бокового ответвления, уходящего в частный сектор. Инна расплатилась с водителем и вышла на тротуар, её охватили порывы холодного весеннего ветра, она поспешила застегнуть пальто и спрятать руки в рукава.
Вячеслав снова шел по привычным местам. Один, не желающий ни кого видеть, не желающий ни с кем говорить. Знакомые дома и витрины проплывали мимо своим чередом, он решил подойти к остановке, купить в киоске зажигалку. Погода предрасполагала к прогулкам, но его внутреннее состояние оставляло желать лучшего. Теперь все сожаления доставляли ему некое удовольствие, не давая в том себе отсчёт, он пытался найти успокоение, возвращаясь в памяти к минувшим дням. Ему, во что бы то ни стало, хотелось пройтись по этим улицам, обойти весь окружающий его район, не пропустив ни одной подворотни.
Он снова здесь. Вячеслав остановился на углу перекрестка, увидев знакомое лицо. Перед ним стояла Инна. За плечами её – школьная сумка, в руках – видимо, не поместившийся туда учебник. От обочины отъезжала машина такси.
Инна не растерялась, словно зная заранее, что говорить:
– Слава, когда ты выйдешь в школу, по тебе все соскучились!
– А по Свете ни кто не скучает?
– Не надо так говорить, нам всем тяжело. Из нашего класса пропали четыре ученика. При этом трое из них вполне живы – но надолго ли?
Вячеслав сменил тон, в его голосе больше не звучал прежний цинизм.
– Что говорят в школе обо всем об этом?
– Я стараюсь, что бы не разносились глупые слухи. Все говорят, что она умерла у тебя на руках… Умерла от кровоизлияния в мозг, по непонятным причинам.
– И с этим связывают моё отсутствие?
– Конечно.
– На самом деле я был на похоронах, потом – другие обстоятельства…
– Выходи на занятия, классный руководитель не потребует даже справки.
– Я принесу настоящую справку из поликлиники. Хотя три месяца прогулов… Или даже четыре – уже и не помню. Но все это мелочи. В моем положении человека не волнуют оценки.
Он беспечно махнул рукой уже собрался распрощаться, но остановился в нерешительности.
– Послушай, а ведь ты совсем не изменилась – медленно произнес он.
– И ты – тоже…
– Мы не так давно расстались.
– Нет же, я имею в виду – с восьмого класса. Только ростом стал выше. Но я вижу всё тот же детский взгляд.
– Постой. Ты хотела сказать что-то ещё?
– Да, ребята ездили к Саше в больницу. Он не хотел, что бы приехало слишком много народа, он стал каким-то замкнутым и аутичным. И ещё, он очень озлоблен. На нас всех, может, даже на тебя… Но с ним всё ясно, скажи мне лучше, куда пропали Игорь и Андрей?
– Ты не общаешься с Андреем?
– Больше не могу… Но его проблемы меня беспокоят.
– Могу сказать, что эти два человека перешли в иное состояние, они весьма далеки от того, чтобы посещать школу. Мне кажется, что мы все преступили некий барьер и достигли конечного знания, суть которого заключается в том, что вся прошедшая жизнь, наивные попытки самореализации и поиск фальшивой гармонии – это всё не имеет ни малейшего смысла…
Инна почувствовала дрожь и озноб – то ли по милости погоды, то ли от слов, в которых угадывался страшный подтекст.
– Я вижу, ты замёрз. И я тоже. Пойдём со мной, в мой дом.
* * *
Апрель – в воздухе словно разлита влага и серость. На улице было тепло, шел мелкий дождь. Вячеслав ждал у ворот частного дома, пока Инна отрывала дверь. Он смотрел на двор и неожиданно для себя стал вспоминать смутные образы.
«Неужели я был в этом дворе. Но когда, в какие незапамятные времена? Сколько мне тогда было лет? Уже не вспомнить… Но этот забор с диким виноградом, я же помню, как на его ветвях появляются листья! И этот дом, он высится над склоном, его окно было распахнуто, как и тогда… Я помню даже вид из окна. Набережная, цепочки огней, протянувшихся вдоль реки. Тогда было так же тепло и влажно, как сейчас. Инна стояла за распахнутым окном. Так когда же всё это происходило, в какое время мне вписать эти воспоминания?
Неожиданно для себя, он обнаружил, что некая часть жизни выпала из его памяти, словно серой пылью рассеялись краски потускневших картин.
В прихожей висело широкое зеркало в форме ромба, Вячеслав включил свет и подошел к его гладкой поверхности. И снова его подруга оказалась права – из зеркала на него глядел тот самый человек, который когда-то загадывал, что этот год станет для него самым счастливым. Все минувшие события показались ему, как никогда более, отвратительными. Он заговорил вслух:
– Но ведь всего этого просто нет! Нет ничего кроме меня! Все исчезло, но я остался. Каждый день я прихожу домой и останавливается перед зеркалом. И каждый день солнце всё выше поднимается над горизонтом, вливая всё больше тепла в его окна.
После того, как они прошли в комнату, Инна села в кресло напротив Вячеслава.
– Послушай, Слава, ничего плохого не случилось. Не переживай. Просто я поклялась, что не допущу новых потерь. Кто следующий? Кто?
– Инна! Не надо говорить об этом, ты не представляешь, что есть состояния, из которых нет возврата, есть раны, которые не заживут никогда, есть боль, которая умирает только вместе с человеком.
– Не хорони себя, не думай о холоде и темноте могилы. Я хочу помочь тебе, но не знаю, чем…
– Есть способ: оставь всё как было. Я знаю, что со мной случилось и во всем даю себе отчет – только этоничего не меняет. Для меня больше нет счастья, и я ни кому не смогу дарить счастье, вокруг меня все будут только страдать.
– Я ничего от тебя не требую. Но я буду счастлива, если ты станешь чаще улыбаться. Ты что-то делаешь неправильно. Жизнь бьет нас снова и снова, но нельзя же упиваться своим несчастьем! А ты? Возомнил, что вся жизнь – ошибка, нестерпимое мучение, и сам этим доволен. Как легко принять на себя роль обиженного, роль мученика, жалеть самого себя, вызывать у других жалость и при этом получать удовольствие, кляня себя и всю свою жизнь. Да, это же одна из форм эгоизма, от которого ты так и не избавился. Я не хочу! Не хочу видеть, как ты угаснешь, ведь этот путь приведёт в тупик. Если бы я смогла помочь, достучаться до тебя… Я всегда желаю лучшего, но меня никто не слышит. Никто!
От былой самоуверенности не осталось и следа. Зря Инна пыталась внушить себе ложное утешение. Нервный срыв пробудил к жизни знакомую боль.
Она продолжала говорить, но уже тихо и подавлено, чувствуя подступающий плачь.
– Вместо жизни - стремленье. У меня ничего нет за душой, ничего не было и не осталось. Нет со мной ни красоты, ни правды... Но есть этот жизненный порыв. Я хочу быть другой! Хочу, чтобы вы все меня услышали и узнали. А вы отдаляетесь от меня с каждым днем. И от того, что я не разделила с вами эту чашу отравы, вы презираете меня. И от того, что я вовремя сошла с этой дьявольской карусели, вы считаете меня предателем. Мы вместе с тобой ступили на дорогу, ведущую в ад. А сейчас я словно взглянула на себя твоими глазами. Ты заставил меня обернуться и бросить ещё один взгляд на наше прошлое.
Вячеслав опустился на стул, устало согнув спину, и уставив взгляд в пол. Его зрение расфокусировалось, мысли текли медленно, словно в вязкой смоле. Постаравшись сконцентрироваться и подобрать нужные слова, он тихо проговорил.
– Что оставит нам детство? Пустоту, черный провал. Детство легло между нами пропастью. Дайте мне точку направления, укажи путь. Дайте мне сил справиться с собой, победить себя, и помочь всем тем, кто мне дорог… Я перевернул бы весь мир. Но ни кто не даст мне сил, и все та же дорога ведет меня в ад. Этот ад уже внутри меня – ты можешь увидеть его в моих глазах. Но я не хочу показывать тебе ад. Вместо этого я хотел бы взять тебя под руку и пройти назад, сделать несколько шагов в сторону прошлого, если это только возможно.
Помню ли я хоть что-то, кроме смерти и паники? В отрезанной жизни осталось еще много памятных событий. Среди них одно постоянное ощущение – кто-то держит меня за руку…
На кладбище, когда небо рассекали косые линии ноябрьского дождя, и талый снег стекал в отверстую яму, он чувствовал, как кто-то держит его за руку. Когда от деревьев отрывалась чернота, становившаяся птицами, он ощущал чьё-то живое тепло. Утром этого же дня он остался сидеть на скамейке перед храмом, потому что это была та самая церковь – он не посмел переступить её порог во второй раз, боясь разрушить иллюзию счастья, оставшуюся в пределах этой церкви – ведь теперь, спустя месяц Света вернулась к тому же алтарю, что бы быть отпетой, перед тем как навсегда скрыться из земного мира. Никто не благодарит господа, никто не славит его; все охвачены скорбью и недоумением. Где же ваша благая воля, святые небеса? Это ли есть ваша милость?
На столе среди зажженных свечей, в окружении цветов и людской толпы осталась покинутая плоть. Он не хотел её больше видеть, и не хотел запоминать, как изменятся черты знакомого лица. Навсегда умолкшая, еще месяц назад она стояла рядом с ним, а теперь он не в силах бросить второй взгляд на те же самые иконы, что окружали их в то краткое мгновение счастья.
Землей станет то, в чем угас огонь жизни. Лишь нечто совсем другое было рядом с ним в эти минуты отчаяния. Инна не отходила от него ни на шаг – в течение всех похорон. Ей самой было страшно, она держалась за Вячеслава, довольствуясь его безразличием. Он машинально исполнял всё, что было ему сказано. Не решившись войти в храм, он так и остался стоять перед ступенями – Инна взяла его за руку и отвела к скамейкам. Она смотрела на него, сама не проронив единого звука, лишь взглядом своим умоляя – «Скажи мне хоть что-нибудь». Но все его слова затерялись и утонули в бездне отчаяния.
А теперь он хочет говорить с ней, наверстать все упущенное – как же быстро всё изменилось! Вячеслав пытался вспомнить этот ненавистный ему храм, но вспоминал только Инну, её присутствие и неизменное сострадание.
Но мысли в его сознании начали спутываться и затмевать друг друга. Словно рвались и свертывались нити его памяти. И ему уже казалось, что не под дождем, на грязной скамейке седели они, а в кресле речного катера. Не толпа убитых горем людей на кладбище ожидала их, а родители, готовые встретить их на причале.
Когда-то он не сделал один важный шаг – даже шутки ради, и теперь горько жалел о том, что их пёстрая жизнь не оборвалась в тот день, и они не растворились в прекрасном море.
«Я слишком долго прожил... Старость и отчаяние в семнадцать лет – разве это не смешно, разве это не страшно? Но стоило ли нам возвращаться на борт, чтобы дожить до этого ужаса, который стал нашей жизнью. Если бы мы знали, что нас ждет, то не позволили бы проклятой судьбе издеваться над нами. А что будет год спустя? Пожалею ли я о своих поступках в этот апрельский день?
Мы уходим, и наше прощание должно быть красивым – как тот давний день и водяная гора, распростёршаяся до горизонта, как те облака... Она хотела слиться с морем. Один неожиданный порыв, один всплеск эмоций – и вот, она уже стоит, держась за леер речного катера, сбросив с плеча ненужную сумку. Позади осталось много тех, кому предстоит испугаться – она невольно радуется, представляя грядущие обсуждения её поступка. Они ещё не догадываются, зачем девушка подошла к краю... Но вот, один из них встал. Это тот самый Вячеслав? Что ему нужно...
Инна уже не сдерживала слёз, и сквозь плач она задала Вячеславу последний вопрос.
– Что же ты говорил мне, оттаскивая меня к палубе? Не помнишь?
– Помню, но не верю. Тогда я был другим, и времена были другими. Тогда это стремление к жизни было для меня истинно – а почему бы и нет? Теперь неважно, что именно я произнёс, пытаясь отговорить тебя. Годы идут, и старые истины должны быть погребены. Какой в них толк? Они только выводят из равновесия наше воображение. Начинаешь вспоминать – приходит тоска. Да, чёрт возьми, я понял, где рождается печаль. Мы слишком хорошо думаем о себе в прошлом. На самом деле, это были такие же дни, как и сейчас – не хуже, не лучше. Но память издевается над нами, приукрашивая минувшее ничтожество. События минули – их и нет уже, остался только дым. Будешь гнаться за дымом – ничего хорошего не жди. Зря мы стремимся к неземным материям. Я не верю, не хочу верить, потому что знаю, что они есть только внутри искаженного сознания. Я был там, я видел то, чего не может быть – и что же толку? Всё растаяло, оставив лишь пустоту разочарования. Мы не можем задержать мысль – не можем навсегда затаить дыхание, и при этом не умереть.
Как вернуться к себе, как одолеть бесконечную пропасть? Вячеслав закрыл глаза, позабыв о том, что вокруг него стены чужого дома. Сможет он воскресить солнце прожитых дней, чтобы оно вновь раскрасило волны? Не открывая глаз, он тихо произнес.
– Не бойся солнца и смотри на мир, смотри, не смыкая глаз – пока не ослепнешь. Спеши жить, спеши, как только можешь, ведь дорога каждая секунда... Пока ты еще жива и в тебе не умерла душа. Будь живой, а мне назначен другой удел…
Наступил вечер, и синева заполнила собой весь простор в комнате с распахнутыми окнами – Вячеслав смотрел на склон горы, по которому взбегали загорающиеся огоньки. Где-то среди них есть его дом, его школа, где-то там стоят дома его друзей. Тесная комната показалась ему бесконечной. Он положил руки Инне на плечи, оба они повернулись лицом к окну. Ветер принёс музыку из ставшего далёким города. Между улицей и одиноким окном простиралась воздушная пропасть, и теперь они словно очутились внутри своего собственного мира, отделенного от тех ужасов и невзгод, что полнят собой окружающую жизнь.
Они сидели так уже долгое время – их дыхание слилось в единый ритм, и впервые за многие дни Вячеслав почувствовал покой и даже некое подобие счастья. Его мысли успокоились, с глаз словно спадала серая пелена, его чувства устремлялись навстречу внешнему миру.
Но чем острее чувствовал он, тем беспокойнее ему становилось. За кратким взлётом следовало страшное падение, за обманчивым подарком судьбы следовал новый удар.
Он пристально вглядывался в распахнутое окно и слушал музыку, пытаясь угадать мелодию, и сперва этот звук показался ему приятным. Но в считанные секунды все изменилось непостижимым образом; ему стало казаться, что вместе с музыкой в комнату проникает нечто ужасное и всеобъемлющее, словно сама ночная тьма, вобравшая в себя все пороки и скверну города настигла его здесь, в этом уголке спокойствия.
Прошлое не хотело отпускать его просто так. Уже много дней он не принимал какие-либо наркотики или галлюциногены, но его психика была расшатана, трудно сказать от чего в большей степени – пережитое горе и последующие попытки обрести наркотическое забвение сообща сделали свое дело. Все чаще и чаще его стали посещать странные и неприятные ощущения, словно сквозь стройное течение реальности проглядывали очертания иных сфер бытия, грозящих умственной гибелью и распадом.
* * *
– Вам с детства говорили, что каждая жизнь бесценна. Прекрасны эти слова, но увы, они не соответствуют реальности в полной мере. В детстве почти все мы дороги окружающему нас обществу, но только с годами взросления формируется наша личность. И теперь у каждого из вас своя цена, которую можно измерить. Понимаете, о чем я говорю?
Весь класс молча слушал на редкость спокойную и размеренную речь своего учителя. Только через несколько секунд послышались приглушенные голоса – ученики выражали свое сомнение и недоверие. Наконец, кто-то спросил:
– Вадим Игоревич, Неужели вы считаете, что ценность человеческой жизни можно измерить, что её ценности есть какой-то эквивалент?
– Да! Все именно так. Вы стоите тех сил, что можете отдать на благо обществу. Ваша цена – ваш полезный труд. Все это звучит наивно, и фразы мои кажутся плакатными, но это отнюдь не марксизм затуманил мое воображение и не диамат высушил мне мозг; я говорю от души, сообщаю вам свое искреннее убеждение. И говорю с тяжелым сердцем, так как большинство из вас на глазах у меня теряют свою цену и значимость. Остепенитесь, иначе вы никому не будете нужны!
– О чем вы говорите? У нас есть своя жизнь и право на выбор. Ни кто не запретит нам получать удовольствие всеми доступными способами…
– Только ханжество мешает взрослым взглянуть на молодежную культуру как-то под другим углом, но ведь вы ничуть не отстали от жизни, вы должны хорошо понимать наши чувства и желания…
– Я понимаю, я все прекрасно понимаю! Скажу прямо – когда вы станете опущенными алкоголиками и наркоманами, когда вы будете не в состоянии ухаживать за собой, обществу не пройдется ждать от вас пользы, так как все свои силы вы потратили на расщепление алкоголя и прочей отравы в своем организме. И после себя вы оставите груды пустых бутылок, окурков и шприцов – таково будет ваше духовное наследие. И вас самих вскоре выкинут вместе со всем этим мусором.
– Не посмеют! Наша жизнь – не пепельница с окурками!
– Едва ли... Посмотрите вокруг себя, посмотрите на те места за партами, что пустуют. Знаете, ребята, недавно я видел Андрея, он играл в подземном переходе – уже и не играл, а просто стоял с гитарой и просил подаяния. Он мог подарить всем нам свою музыку и свои стихи, мог развить свой талант – но теперь все его светлые начинания пошли прахом; пристрастие к кайфу всегда сильнее творческой страсти. И если вы совершите преступление против красоты и разума, если вы разменяете свою жизнь на ничтожную погоню за наслаждением, то наказание не заставит себя ждать – вы сами станете для себя палачом…
* * *
Вячеслав спустился по гранитным ступеням – он вышел из библиотеки, в которой зачем-то просидел не менее трёх часов, таки не взяв ни одной книги. Неимоверно длинная лестница плывёт и раскачивается перед его глазами. Словно входя в туман, он погружается в мутный уличный воздух, переходит площадь и измеряя шагами тротуар.
Его руки сжимают заклеенный конверт с недавно составленной запиской. Он пытается вспомнить, для кого предназначено это послание, но спутанность мышления мешает ему восстановить исходный замысел.
«Адрес? Боже мой, каким же может быть номер её дома? 96, 86, 66? Или же это – номер квартиры?»
Серый панельный дом, квартира за дверью с чёрной обшивкой – это всё, что он помнит достоверно. Вячеслав довольствуется тем, что ему удалось вспомнить хотя бы название улицы.
«Дом #86, квартира #125 - кажется, именно так. Но куда можно опустить конверт, по каким дням осуществляется выемка писем?»
Внутри конверта – его искривлённый, неразборчивый подчерк, разорванные слова на обрывке тетрадного листа. Сегодня ночью он вскочил, разбуженный непонятным, но очень острым чувством похожим на тревогу, дрожа и с трудом видя буквы, он принялся писать неведомо откуда пришедшие к нему слова. Теперь ему казалось, что письмо должно быть доставлено адресату, и как можно скорее, «лично в руки – С. К.»
Он покидает здание почты, положив конверт в свой карман, теряется в догадках – как же теперь найти нужную улицу и тот самый дом? Он абсолютно дезориентирован в окружающем его городском пространстве. Он был там всего один раз, и еще помнит квартиру, гостиную комнату, окно и пейзаж за окном – ветви сосен и дымящиеся заводские трубы.
Он не в состоянии понять, как можно туда добраться, его расстроенный интеллект не способен решить простую задачу.
Вячеслав садится в автобус, направляющийся на юг – в таблице маршрутов значится необходимая улица. Сидя в дрожащем и раскачивающемся на поворотах автобусе, он прикладывает конверт к дрожащему оконному стеклу, пытается исправить адрес, уже не понимая, зачем. Весь конверт перечёркнут – его впору отправить теперь на свалку, купить новый, постараться всё-таки вспомнить адрес. Но Вячеслав продолжает действовать в свойственной ему манере, руководствуясь полным отсутствием логики в поступках.
Он выходит из автобуса, позабыв оплатить проезд, и обнаруживает себя стоящим на тротуаре перед смутно знакомым его парком, пытается вспомнить дорогу и идёт на юг – к группе серых панельных домов типового проекта.
Он проходит квартал за кварталом, идёт дворами и обходит их кругом, читает таблицы, невнятно спрашивает у прохожих, но не может найти даже нужную улицу. Дома окружают его мёртвым лесом гигантских надгробий, и, словно издеваясь над ним, они начинают зажигать свет в квадратных глазах своих окон.
Квартал обследован вдоль и поперёк, насколько это было возможно осуществить, находясь в столь бредовом состоянии. Вячеслав покидает его пределы, выходит на перекрёсток, начинает переходить дорогу...
Раздается резкий звук сигнала и визг тормозов – его сбивает автомобиль, блестящий сиреневый экземпляр «Волги» с тонированными стёклами. Удар разворачивает его спиной к дороге, затем сбивает с ног. Он пытается встать – ноги подкашиваются, но всё же он держится на ногах, в нескольких метрах от автомобиля, раскачиваясь всем телом. Машина кружится в поле зрения, как блестящая, сиреневая стрекоза. Из раскрытой дверцы выходит женщина, всем своим видом выдавая испуг, она снимает очки и машинально поправляет причёску.
– Вы ранены? Вы пострадали? Отвезти вас в больницу?
Вячеслав достаёт из сумки конверт, читает вслух один из вариантов адреса и просит отвезти его туда.
В салоне автомобиля, бессильно откинувшись на спинку кресла, Вячеслав осознаёт, что он почти не пострадал от удара – только ушиблено левое бедро и на левом виске рассечена кожа. Владелица машины суетливо ищет, находит, и протягивает ему гигиеническую салфетку. Этого вполне достаточно для остановки поверхностного кровотечения.
Вячеслав осознаёт, что, вопреки всему, он способен двигаться, и, наверное, сможет ходить, превозмогая боль – а больше ему ничего и не требуется.
Женщина за рулём растеряно оправдывается, говорит ещё что-то про тормозной путь, но позже, сменив тему, начинает объяснять, где находится требуемый адрес. Вместо южного направления, машина идёт на восток. Очень длинная улица, по которой движется автомобиль, огибает собой весь микрорайон, и указанный дом находится на его периферии.
Вот это здание. Совсем не то, что ему нужно. Но это уже не имеет значения. Вячеслав выходит из машины, открестившись от предложений на счёт больницы. Хромая и спотыкаясь на каждом шагу, он направляется к подъезду.
Совсем не тот подъезд – стены его сложены не из кирпича, а из широких панелей. На двери кодовый замок, видимо, он сломан, или просто не закрыт. Вячеслав заходит в пятый подъезд дома #98 и опускает конверт в почтовую ячейку квартиры #122…
Вот же она, эта дверь - деревянная, окрашенная давно потемневшим синим лаком, единственный замок скрывает бумажная лента. Дверь опечатана.
Вячеслав подходит к двери, прислоняется к ней лбом, ладонями и локтями, припадает к ней и опускается на колени, больше не в силах стоять из-за тупой пульсирующей боли.
Он закрывает глаза и ему грезится жизнь за этой дверью. Там живут вполне счастливые люди – молодая пара, почти ровесники. Она – оканчивает институт, он – работает переводчиком. Он спокоен и здрав, хотя в его биографии были тёмные страницы, но ему удалось справиться со всеми проблемами и победить свой порок, в чём ему немало помогла супруга. Он распрощался с ним навсегда и похоронил своё прошлое ради будущей жизни. Они живут в этой уютной квартире, на выходных навещают родителей, либо приглашают их в гости к себе.
Но квартира пуста, как пусты и глаза, ещё недавно видевшие свет, так милостиво даримый всем жителям планеты. В квартире темно, все предметы покрыты пылью...
«Дайте нам хоть каплю жизни, одну на двоих, лишь на краткое мгновение! Дайте нам хоть каплю времени, для нашей новой жизни, дайте же нам снова увидеть и почувствовать друг друга...»
Его пальцы онемели, и ему показалось, что сквозь дверь просачивается невесомый, невидимы флюид, из его тела, из его ладоней – внутрь пустого заброшенного помещения...
В мрачном воздухе, в окружении серых стен и пыльной мебели, в воздухе над потемневшим полом расцвел танец, непостижимый уму одухотворенный танец, наполненных тонкой, неуловимой жизнью призрачных тел...
Вячеслав достал их кармана ключи и расцарапал ими лакированную дверь, прорезая слой синего лака, он вывел слова – букву за буквой, и каждую букву обвёл несколько раз, раскрашивающийся лак сыпался ему на лицо и ослеплял глаза.
Он ушел прочь, на синей двери остались начертанными слова.
«ЕЁ БОЛЬШЕ НЕТ
МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕТ».
* * *
Телефон обнаружился не сразу – затерянный в груде грязной одежды, он лежал под слоем бесформенной и обесцветившейся ткани. Есть ли деньги на счету? Андрей попытался вспомнить сервисный номер, но заветный код неотвратимо ускользал от его памяти. Зато ярко вспомнилась иная картина – дождь и лужи на бетонном полу подземного перехода. Инна стоит перед электронным терминалом, держа в руках пятидесятирублёвую купюру. Значит, она положила деньги ему на счёт. Когда это было? Время дождей наступило с неожиданной оттепелью в череде холодных дней мучительно медленно развивающейся весны. Они виделись в последний раз неделю назад, может быть, две. Они расстались, не попрощавшись.
В списке контактов всего три номера – все остальные исчезли вместе со старым телефоном. Первый контакт – буква "И".
Игорь. Короткое имя с вибрирующим звуком в конце, звучит почти как выстрел. Игорь, или Егор - так его зовут на самом деле. Скромный, застенчивый парень с вечным выражением растерянности на лице. Синусоида эмоций, колеблющихся от депрессии к маниакальному возбуждению, неестественная страсть ко всему мрачному и разрушительному. Однажды этот тихий и спокойный юноша на глазах у Андрея убил дворовую собаку, которая проявила немалую враждебность, оказавшись в окружении двуногих существ, от которых пахло спиртом и химикатами. Она бросилась на Игоря – его не любили собаки, может быть, от того, что он их всегда боялся. Дворняга накинулась на Игоря и сбила его с ног – сделать это оказалось несложно, так как тот был одурманен наркотиком и алкоголем. Пока он валялся на земле, растерянные товарищи столпились вокруг и пытались оттащить собаку. Пёс укусил его - в зубах остался только клочок материи куртки. Поднявшись на ноги, Игорь сделал неожиданный выпад с потрясающей скоростью – в глаз животного оказался воткнут длинный и острый ключ. О том, что последовало дальше, не хотелось даже вспоминать – несколько минут непрерывного воя и стонов, удары, треск ломающихся костей. Расправа была нечеловечески жестокой. Но и этого Игорю показалось мало. Труп собаки был расчленён и изуродован...
С тех пор его стали называть не иначе, как «Сержант Бертран». Но со временем прозвище сократилось до вполне безобидного и нейтрального слова «Сержант». Итак, первый на очереди – Сержант Игорь. Но дозвониться до него не удалось – в ответ послышались мучительно длинные гудки.
* * *
– Держи, заработал свою долю. И это тебе за два дня. Ни кто бы не стал тебе платить так чётко. Держись за меня - не пропадёшь...
Игорь отвернулся к окну и высыпал на подоконник содержимое целлофанового свёртка.
– Ого, да у тебя, видимо, горит... Но что ты его зря гоняешь, это же чистый продукт, мог бы двинуть по вене!
– Вены... Все уже запорол.
– Да ладно тебе, не поверю, что все до одной. Просто боишься двигаться в метро... Хотя, есть в этом определенный риск. Но, впрочем, как знаешь.
Игорь вдохнул порошок через корпус от шариковой ручки.
– Сегодня мы с тобой рано закончили, завтра подъезжай к восьми. Будешь работать эффективнее – тебе больше достанется. Я припас для тебя новый набор адресов. Но смотри, чтобы больше не было такого идиотства, как сегодня у аптеки.
– Но я же просёк, что у этого типа был левый рецепт и его там отшили...
– Так не надо было его перехватывать прямо у дверей аптеки, пошел бы за ним дальше. Да, я вижу, учиться тебе предстоит ещё многому. Как, главное, вестибулярный аппарат не подводит? А дыхание не сбивается?
– Лёгкие ни к чёрту, но равновесие держу.
– Это тебе ещё не приходилось бегать, как обычно нам приходится. Ничего, всё ещё у тебя впереди – будет та ещё веселуха. И в камере посидишь и в трезвяке, и на больничке… Да, послушай ещё один совет. Держи всегда при себе небольшой дозняк наготове. Совсем немного, для отвода глаз. И не трогай его. А зачем он нужен? Вот, смотри, в случае обыска, ты сам добровольно скинешь им эту дозу, сказав, что она для личного употребления. Тогда настоящего обыска, может и не будет. Да, ещё не забывай: хранение, транспортировка и торговля – это три совершенно разных вещи, и сроки за них дают разные, я перечислил их в порядке возрастающей противозаконности... Эй, ты здесь ещё?
– Да всё нормально...
Игорь шел по пешеходной дорожке центрального моста, ступая широкими и уверенными шагами. Его лицо искривляла неровная улыбка. В голове было пусто, ни одна мысль не зародилась в отравленном сознании. Пройдя одну треть моста, он развернулся лицом к воде и прислонился к перилам. Он снял с плеча сумку и высыпал всё её содержимое на асфальтовую дорожку. Из множества мелких и бесполезных предметов, он выбрал зажигалку и сигаретную пачку. Выкурить сигарету ему удалось в четыре длинных затяжки.
И все так же бездумно, он подошел к краю моста, стремительным движением перегнулся через перила, словно пытаясь что-то разглядеть в мутной и темной воде. И когда центр тяжести его тела оказался ниже уровня перил, он разжал удерживающие его пальцы…
На асфальте, среди кучи мусора, высыпанного из сумки начал звонить телефон.
* * *
Андрей решил, что от Игоря ему ждать больше нечего. Следующий контакт в списке – буква «С». За ней скрывается ни кто иной, как Александр, знакомый ему с детских лет. Они жили в соседних дворах и стали друзьями после футбольного матча между дворовыми командами, который закончился нешуточной дракой. Тогда они ещё учились в разных классах, но это не мешало им регулярно общаться и постоянно выдумывать какие-то совместные мероприятия. В результате одного из таких проектов появилась их безымянная рок-группа. Три года назад Александр предложил ему посетить какую-то новую, малоизвестную кампанию, обосновавшуюся на пикнике в пригородном лесу. До места назначения они добрались вдвоём на одном велосипеде – Андрей, благодаря своему невысокому росту, благополучно разместился на багажнике. В лесу он увидел компанию совершенно незнакомых ему, но безумно интересных людей – их поведение и манера речи существенно отличалась от всего, что довелось ему видеть прежде. Они казались свободными и независимыми от каких-либо моральных ограничений, они предстали перед ним настоящими героями. После знакомства и непродолжительного разговора им предложили принять участие в круговом раскуривании флейты...
* * *
Александр почти с самого утра не вставал с больничной кровати – он уже мог ходить, сохраняя координацию движений, но каждый шаг давался ему со значительной болью. К тому же, бесцельное путешествие по унылым больничным коридорам не представляло ни какого интереса, выходить на улицу он просто не хотел. Больница стала его крепостью – мрачным, безрадостным, но всё же надёжным укрытием от ужасов внешнего мира, больничные стены отгородили его от прошлого и всех минувших несчастий, ради того, чтобы подарить ему новые несчастия – печаль и невыносимую скуку. Он лежал неподвижно, мысленно изучая каждый сантиметр своего израненного тела. Так можно изучать анатомию – у каждого органа своя нота боли, у каждой боли – свой неповторимый оттенок. Сильнее всего болела голова, но теперь уже не постоянно – боль накатывала внезапными приступами, и тогда ему казалось, что его мозг зажат в тиски, что он наверняка истекает кровь и вот-вот разорвётся, не выдержав чудовищного давления. Однако, все врачи твердили ему, что он идёт на поправку, только он им не верил.
Он знал, что здесь не стоит ожидать искреннего сочувствия и сострадания со стороны медперсонала. Ему казалось, что он попал не по адресу – вместо наркодиспансера его отвезли в обычное отделение травматологии, так, как, наибольшую опасность представляли собой множественные травмы головы и переломы рёбер. Буквально на третье сутки пребывания в больнице, его состояние ухудшилось из-за развития абстинентного синдрома. Врачи прекрасно понимали, что он попал в больницу в состоянии тяжелого наркотического опьянения, не скрылось от их внимания так же и то, что приём наркотиков был регулярным. Но его здесь лечили вовсе не от этой болезни. Сперва ему сказали, что ломку придется терпеть, так как препараты, предназначенные для купирования её симптомов могут весьма негативно взаимодействовать с теми, что он принимал в основном курсе лечения. Но вскоре тактика изменилась, ему стали выдавать небольшие дозы дневного транквилизатора, и на ночь – снотворное барбитуратного типа. На смену устранённых проблем приходили новые - его организм, некогда способный переносить невероятные физические нагрузки, теперь казался напрочь испорченным и отравленным.
Не зная, чем себя занять, он смотрел на ползущие по стенам тени. Это был дым, бледно-серые облака, вьющиеся над трубами завода, располагавшегося напротив больницы. Дым за окном кружил в причудливых завихрения ветра, он спускался к подножию трубы, прижимаясь к земле, накрывал собой сырые и грязные улицы, затем, попадая в восходящий поток, поднимался выше труб, выше городских крыш и часть его рассеивалась в этой высоте, но небольшие, полупрозрачные струи возвращались к вершине трубы, вновь вплетаясь в бесконечный круговорот, образовавшийся здесь по неведомой прихоти ветра и геометрии городских улиц. День ото дня, он начинал всё больше и больше опасаться того, что однажды этот дым покинет свой замкнутый цикл и просочится в его палату, окружит его со всех сторон, и тогда он может задохнуться в его густой пелене. Он смотрел на стену и поминутно отворачивался к окну, несмотря на то, что каждый поворот шеи вызывал резкую боль. В его мозге и его суставах, словно плескалась едкая жидкость, он истекал холодным потом, и из глаз непроизвольно текли слёзы.
– Как хорошо, что здесь двойные стёкла. Как хорошо, что окна заклеены...
Раздался телефонный звонок.
– Кто же это, кто? Андрей! Провалитесь вы ко всем чертям, я ничего не хочу о вас знать!
* * *
Остался последний номер «С2» –значит «Слава». Первая из возникающих ассоциаций – дурная слава, тёмные слухи, окружающие его и в действительности не слишком светлую личность. Молчаливый аутсайдер, на которого даже наркотики действовали совершенно не так, как на прочих. Андрей ни разу не видел, чтобы он терял сознание, лишался самоконтроля, либо страда от тяжелой ломки. Возможно, потому что Вячеслав был крайне скрытным и не любил распространяться о своих проблемах. Быть может, он – несостоявшийся художник, писатель или экстрасенс? Не слишком уравновешенный челове
Комментарии:
Нет комментариев